Воздушные избы

Книжки мои книжечки: покупайте "Круги капрома" у автора
___

Мы с Даней и Сашей написали если не лучшую, то точно самую кринжовую книжку про постсоветскую архитектуру. Там великолепные фотографии капрома от Чечни до Чукотки; комикс, который можно разглядывать бесконечно; ну и тексты, написанные с чрезвычайным любопытством и нескрываемым самолюбованием!

Если вы всё еще сомневаетесь, нужна ли она вам, почитайте
1) Разгромную рецензию на "Горьком"
2) Отрывок из книги на "Собаке"
3) Выдержки у "Влесах"

И главное — приобрести книгу можно у меня: с автографом и пожеланием. С помощью авито-доставки я отправлю вам "Круги капрома" в любую точку страны, заказывайте по ссылке на АВИТО.

Стоит книга 2500, которые пойдут на поддержку жизнедеятельности "Воздушных изб". Экземпляров в наличии совсем немного!

UPD: книжки распроданы, по наличию обращайтесь в ЛС

От яранги — до коттеджа: динамика отношений между коренными жителями Чукотки и государством
через призму архитектуры
____
Ура-ура, в новом номере "Сибирских исторических исследований" вышла моя научная статья!

В ней я (впервые!) пытаюсь обобщить архитектурную историю Чукотки. Это удивительный сюжет встречи двух строительных культур: коренной (чукчей и эскимосов) и колониальной европейской (русских и американцев). Мне было интересно проследить, как местная вернакулярная архитектура оказалась (почти) полностью, без следа вытеснена — и подумать о том, были ли у неё шансы.

И особенно любопытным оказалось открытие, что да — были! В начале XX века этнографы-североведы Штернберг и Богораз предостерегали об опасности быстрого и массового развертывания советской инфраструктуры на Чукотке. И первые годы советской власти к ним прислушивались!

"Если заимствование из одной культуры в другую происходит не механически, а сопровождается сознательным усилием по творческому усвоению, то оно обогащает и развивает заимствующую культуру" (Штернберг, 1920)

Путь инфраструктуры чукотских поселений от полного самообеспечения до полной зависимости от внешних централизованных поставок не был линейным, и не был предопределён! Были периоды, когда архитектура развивалась путем творческого обмена и адаптации: чего стоят одни только избо-яранги Свиньина, или норвежская яранга Бена Волла.

Еще одна неизвестная тупиковая ветка — о том, как в позднесоветские годы начал было зарождаться местный модернизм: домостроительные комбинаты Чукотки пытались не просто штамповать типовые проекты, но разрабатывать что-то своё, с опорой на местные материалы (и с веселым декором).

Ну и отдельный прикол — как о принудительной избофикации Чукотки пишут советские этнографы. В их нарративах образ сельского жителя рисуется двойственным: с одной стороны, это 'отсталый туземец', которого советская власть облагодетельствовала, вырвала из антисанитарии яранг; с другой — это сознательный и рукастый знаток своей земли, который понимает в строительстве на ней больше приезжих мастеров, и в состоянии сам исправить недостатки архитектурного проекта.

В общем, что пересказывать — читайте статью, смотрите мою презентацию с нарытыми по архивам картинками! И фантазируйте о том, как всё могло бы сложиться иначе.

Open-call: Птицы в городе — город как межвидовое пространство

Тематический номер журнала «Городские исследования и практики»

Приглашённые редакторы номера – Марк Мефёд (независимый исследователь), Марат Невлютов, к. арх. (МАРШ).

Образ птиц в городе долгое время оставался либо в тени утилитарного подхода к «урбанистическому биоразнообразию», либо попадал в символическую область: как метафора свободы, как элемент фоновой среды или как «экологическая единица» в логике городского управления. Однако в последние десятилетия благодаря развитию исследований в области human-animal studies и critical animal studies птицы — и особенно птицы как агенты городской жизни — становятся самостоятельным предметом исследования.

Птицы в городе — это не просто элементы городской экосистемы, а активные участники межвидовой жизни, способные оспаривать границы между «дикой» природой и урбанистическим порядком. Исследования в области human-animal studies и critical animal studies показывают, что отношения между людьми и птицами в городской среде не сводятся к наблюдению или контролю. Они всегда нечто большее — отношения взаимной адаптации, конфликтов, игнорирования и заботы. Птицы могут становиться видимыми, когда нарушают нормы городской чистоты или тишины, становясь объектами экологических дебатов, и в то же время — глубоко незаметными, когда вписываются в символический и политический порядок. Их присутствие в городе заново ставит вопросы, касающиеся этики сосуществования, биополитики городской среды, права на городское пространство, а также проблему возможности развития городской среды, в которой учитываются не только человеческие интересы, но и опыт, уязвимость и агентность других видов.

Номер, который мы готовим, предлагает посмотреть на город как на межвидовое пространство, где птицы — не просто объекты наблюдения, но соучастники, свидетели, «со-обитатели» (co-inhabitants) и даже потенциальные политические субъекты. Нас интересует то, как птицы влияют на урбанистический ландшафт, как их существование становится предметом конфликтов или заботы, как они формируют человеческие или нечеловеческие практики, знания и аффекты.

Мы приглашаем авторов, работающих в рамках междисциплинарного подхода — от урбанистики, (критических) исследований животных, философии и экологии до STS, культурной и визуальной антропологии, архитектуры и социологии — присылать тексты, связанные с:

– птицами как фигурами городской политики и биополитики;
– вопросами видимости / невидимости птиц в городской среде;
– этикой заботы;
– конфликтами между дикой природой и урбанистическим порядком;
– методологическими подходами к исследованию животных в городе;
– визуальной культурой и репрезентациями птиц;
– архитектурой и урбанистикой, учитывающими (или исключающими) птиц.

Полные тексты ждем к 1 сентября 2025 года на мейлы – fleainmyhead@gmail.com, mnevlyutov@gmail.com, предварительно до 1 июня 2025 года готовы рассмотреть резюме текстов до 300 слов, чтобы согласовать тему и направление статьи.

Публикация номера планируется в декабре-феврале 2025-2026 гг.

Журнал включён в список рекомендованных ВШЭ, ВАК — в процессе согласования.

В оформлении использована картина Andrew Tilsley 'Shooting Party'.

Петребургизация Петербурга. Мои поздравления Лахта-центру и его городу
__

Мой родной город отмечает сегодня свой день! В честь этого я хочу выступить с unpopular opinion: я обожаю Лахта-центр, и считаю, что это невероятно петербургский по духу проект.

***

Что может быть лучшим выражением комплекса провинциальности бывшей столицы, чем самый-высокий-небоскреб-Европы? Петербург никогда не был "good enough" в глазах его жителей: это наша милая попытка убедить самих себя в том, что мы — европейцы, в которой за снобизмом прячется неуверенность. Лахта-центр — это сигарета во рту подростка, желающего ощутить себя взрослым.

В нашем городе сложно найти более яркий материальный результат коллективной воли горожан. Небоскреб хотели построить в центре, на Охтинском мысу: планам Газпрома и губернатора тогда помешало яростное противодействие объединившихся народных масс и элиты. Та победа сделала грозозащитное движение еще одной ветвью власти в городе. Перенесенный на окраину Лахта-центр — это охотничий трофей, прибитая голова на стене гражданского общества.

В ДНК петербургской архитектуры — проекты иностранцев Трезини, Леблона, Росси, большинство же имен реальных первостроителей и проектировщиков стёрто из исторической памяти. Так и за формами башни закреплено авторство британца — Тони Кэттл из бюро RMJM. Российский коллега Филипп Никандров скромно прячется в его тени. Лахта-центр — это финский фейри, который, как известно любому петербуржцу, более густой, даже если был сделан на одном заводе с российским.

Со старой охтинской площадки архитектура башни позаимствовала пятиугольную форму шведской крепости Ниеншанц. Миф о Terra nullius и его отрицание лежат в основе шизофренического петербургского самосознания: город основан на болоте, где никого не было, но мы героически прогнали отсюда шведов. Также парадоксален и Лахта-центр: здание-манифест глобализации, которое могло быть построено где угодно — в основании своём глубоко контекстуально.

Наконец, высотный регламент — в основе петербургской онтологии. Ангел со шпиля Петропавловского собора бережёт Петербург до тех пор, пока парит над городом: запрет строить выше этой отметки существует в головах людей, и неважно, что его никогда не было на бумаге. Все наши беды последних лет можно было бы списать на нарушение Лахта-центром этого табу, если бы не одно но: под самым шпилем небоскреба, на 88 этаже построили скульптуру нового ангела с крестом. Защитник просто перебрался повыше!

Другая легенда гласит, что Санкт-Петербург охраняют три ангела: золотой — на шпиле Петропавловского собора; серебряный — на куполе церкви Святой Екатерины у Тучкова моста; бронзовый — на верхней части Александровской колонны. Лахта-центр дал городу четвертого хранителя: пластикового! А на четырёх ногах стоять крепче — значит, впереди еще много годовщин!

Кем я стал, когда вырос: чем занимается и на кого похож архитектурный антрополог?
_

Простите, что долго не постил — защищал диссертацию: теперь я с дипломом! Хороший повод, чтобы наконец ответить на вопрос: «хто я?» Хочу себя называть архитектурным антропологом. Попробую (сам для себя) объяснить, чем я могу/хочу заниматься.

1) Прикладная антропология, или этнография для архитекторов.

Её задача — собрать данные о том, как люди используют пространство (или говорят о нём), чтобы сделать более привычные/удобные для пользователя проекты (или, скорее, чтобы архитекторы могли успешнее продать свой проект людям:).

2) Антропология архитектуры.

Её цель — сделать вывод о социальных процессах или даже устройстве общества по тем зданиям, которые его члены строят и в которых живут. И наоборот — как произведённая обществом материальность влияет на отношения в нём (это, правда, чаще называют антропологией инфраструктуры).

3) Антропология архитекторов.

Её задача — понять, как устроена индустрия строительства глазами её участников. Чтобы связать различные практики, убеждения и отношения в профессиональном сообществе с теми результатами, которые оно производит.

4) Антропология города (и села).

Изучает повседневные взаимодействия людей в среде и то, как в ходе этих отношений они наполняют свою реальность смыслом, чтобы понять, как разные люди умудряются жить вместе и (не)формировать сообщество: конфликтуя, но и договариваясь.

5) Архитектурная антропология.

Это — самая интересная мне область. Тут исследуется непрекращающийся процесс обживания: взаимодействия между людьми, материалами, временем и пространством, в которых формируется обитаемый мир. Здания здесь выступают не просто ареной, застывшей пространственной проекцией культуры и политики, как для антропологии архитектуры, но сами по себе являются отношениями.
Цель — разгадать те неявные правила и договорённости, которые поддерживают в этих отношениях хрупкий баланс. А это можно сделать только, приняв в них личное участие.

***

Родоначальником дисциплины можно считать сэра Патрика Геддеса. Он известен как создатель мастер-плана Тель-Авива, но вообще-то он был архитектурным антропологом, хотя сам так себя не называл. В 1892 году он приобрёл старую башню в центре Эдинбурга и сделал в ней свой гениальный инструмент — социальную обсерваторию, или The Outlook Tower.

Наверху башни расположилась камера-обскура, которая фокусировалась на разных районах города и проецировала изображение на стол. Каждый из шести нижних этажей имел тематическую музейную экспозицию о городе, Шотландии, англоязычном мире, Европе и планете.

Благодаря школьной программе по литературе нам несложно представить, как выглядели европейские города индустриализации XIX века. Труднее — вообразить, что чувствовали и говорили состоятельные жители Эдинбурга, которых Геддес гнал на 7-й этаж по лестнице и, не давая им отдышаться, просил изучать real-time изображение сегрегированных районов вилл и рабочих трущоб — и комментировать увиденное. Как менялись их нарративы о городе, когда они спускались вниз, пройдя через каждый "этаж мироздания"? Наконец, чем их рассказы отличались от того, что можно было услышать от бедняка, прошедшего этим же маршрутом? А что будет, если пойти не сверху вниз, а в обратном направлении?

Спустя 10 лет на основе наблюдений Патрик Геддес написал свой трактат Civics, «граждановедение», в котором провозгласил прорывные градостроительные идеи.

Но главное — он впервые использовал архитектуру как инструмент исследования человека.

Примерно так и работает архитектурный антрополог: здание в его руках становится провокатором, участником социального эксперимента. Это совершенно не обязательно должна быть башня — подойдёт и простенький чукотский коттедж. Что-то такое буду делать, о чём-то таком и буду писать. А вам спасибо, что вы со мной!

*

Stender M., Hagen A. L.. Architectural anthropology: exploring lived space. – Routledge, 2021.
Burton N., Fraser H. Mirror Visions and Dissolving Views: Experiments of Patrick Geddes. – 2006.
Geddes. Civics: as applied sociology //The Sociological Review. – 1904.

Чукоткое поле core

В этом году Гавриил Малышев написал и успешно защитил в ЕУ магистерскую, посвященную реновации национальных сёл на Чукотке в 2000-е годы. Я нарисовала ✨core его поля цветными карандашами. Сама я на Чукотке не была, но старалась воссоздать все в точности по рассказам и фотографиям Гавра. Что-то добавила от себя:)

🔹во время своего губернаторства на Чукотке, Роман Абрамович переселял чукч и эскимосов в канадские коттеджи. Я изобразила упрощенную эволюцию жилища: традиционная яранга, домик Свиньина и канадский коттедж.
🔹одноместная школьная парта как в Америке – тоже привез Абрамович.
🔸в 2000-е начали цветасто раскрашивать Анадырские хрущевки, чтобы серый город стал веселее, а ЖКХ отчитывалось о какой-то деятельности... Дома стоят на сваях из-за мерзлоты.
🔹несмотря на мерзлоту, в Анадыре высаживают деревья! И они растут!🌳🌲
🔹толпа людей пытается сесть на кораблик капитан Сотников, чтобы добраться до других мест Чукотки. Наличие билета ничего не гарантирует – можно ждать посадки на корабль или вертолет неделями…
🔹…если не получается на них сесть, поможет разве что вездеход Трэкол.
🔹Режиссёр Алексей Вахрушев воссоздает эскимосское поселение! Добраться можно из Эгвекинота.
🔹китовое кладбище
🔹юкола – сушенно-вяленная рыба, которую высушивают на ветру.
🔹чукотский салат Килыкил (ягода, рыба, зелень, жир нерпы).
🔹маленькая нерпа!
🔹специальная палочка, чтобы отряхивать снег с одежды после улицы.
🔹эскимосские мячи (ан'ка'ак) наверху картины. Сегодня эскимосы подвешивают их как гирлянду в коттеджах.
🔹талисман Пеликен! А точнее Билли Кен из США, который вешали в машинах в XX веке😃 Но какое-то время исследователи считали, что это древний чукотский и эскимосский тотем… Через Аляску он попал на Чукотку, где очень приглянулся местным и его начали повторять косторезы. Название Билли Кен было адаптировано под чукотский, где нет звонкой Б, и превратилось в Пеликена.
🔹Ничего удивительного, ведь самое маленькое расстояние между США и Россией находится между островами Диомида – около 4 км😱
🌝Посылка из Золотого яблока доберется даже до края земли, Гавр реально видел кислотные коробки в далеких селах… Глобализация, развитая логистика и универсализация желания при позднем капитализме…

Остальное пусть останется тайной, или можно уточнить у меня и Гавра в комментарии😌