словоткань

Евгений Головин обрисовывал иерархию советского общества так:

— ниже всех стоит «шляпня», «инженерьё», советская интеллигенция, у неё нет внутреннего бытия вообще, это бумажное изделие, смертельно мокнущее под дождём, разрываемое любым нервным порывом бытийных ветров;

— чуть выше — злые тролли, к ним относятся домохозяйки из коммуналок, подъездная угрюмая и решительная урла, ловкие поджарые алкаши, собравшиеся озябшим утром у ларька, — эти несут в себе тёмное упругое бытиё, готовое в любой момент рассыпаться звездной, едва собранной против случайного объекта агрессивностью;

— далее идут более утончённые агрессоры — духи, гоблины, профессиональные кляузники, сотрудники спецслужб (представители «Ордена голубых бриллиантов»), бодрые позднесоветские чудовища;

— выше всех — «извращённые ангелы», воспаленно-метафизические души южинского шизоидного подполья с натянутой струной горнего духа, подобного выправке кремлевских курсантов, с безжалостными безднами преступных трансцендентальных подозрений (к этой категории Головин причислял самого себя).

На вопрос «А кто стоит выше «извращёных ангелов?» — Головин отвечал: «Как кто? Люди».

Михаил Пришвин как фотограф

«До того я увлёкся охотой с камерой, что сплю и все жду, поскорей бы опять светозарное утро... К моему несовершенному словесному искусству я прибавлю фотографическое изобретательство… Конечно, настоящий фотограф снял бы лучше меня, но настоящему специалисту в голову никогда не придёт смотреть на то, что я снимаю: он это не увидит… Я хочу доказывать светописью свои видения реального мира... Искусство это? Не знаю, мне бы лишь было похоже на факт».

вы дураки?? подпишитесь на личный мой канал там сколько угодно таких постов ссылку давать не буду найдите сами

лол посты от лица админа обычно собирают больше реакций чем все остальные неужели я могу написать что угодно и это залайкают хммммммм я обожаю шумные штаны

Даниил Хармс

один лайк и удаляю канал словоткань умри словоткань

Пастернак — один, оставшийся в живых (физиологически). Семья академика, учился в Германии, музыкант, ученик Скрябина, он с детства привык к кругу людей приспособленных. Счастливое детство, счастливая юность, избежал призыва на войну. Пастернак никогда не чувствовал себя в опасности быта. Наученный с пеленок зарабатывать искусством, он еще в юности начал переводить, чтобы иметь денежный запас. Маяковский ломился в открытые ему революцией двери, губя себя, а Пастернак умно отмежевался, перестраиваясь от «сложности и вычурности» к «революционной простоте». Маяковский родился в Грузии, Есенин там возвышенно пил, Пастернак тут же зацепился железной рукой за эту страну — в срочном порядке он выпускает книгу переводов с грузинского и посылает Сталину. Проследим эволюцию книг Пастернака. Он обещал не больше, чем Рюрик Ивнев или Сергей Бобров. Пастернак бежит на Урал и вдруг разражается книгой «Сестра моя жизнь». Это равно Пушкину, Фету и даже Блоку (в лирике, конечно!). Звонкая книга. Это 1917 г. Пастернак приезжает с Урала к итогам революции. Он среди гениев, Брюсов и недосягаемый Маяковский снимают шляпы, Цветаева — в сверхэмоциях! Но голод, расстрелы, и Пастернак решает доказать, что он не гений, а свой, и это ему легко удается, т.к. не сходя с места он пишет длинные, как дятел, поэмы о революционерах, повторяя уже перечисленные выше картины, но у тех поэтов — боли, крови, брови, горе, а у этого — выживание, самоупоение, заработок. Где-то в 1922 г. Пастернак-гений гибнет и остается жить-поживать просто Пастернак, и это длилось ровно 38 лет до смерти от простуды. В основном он убивался переводами, но доконал себя романом «Доктор Живаго», написанным в подражание Федину. Пастернак получает Нобеля. Кажется, это вершина падения. Но и на вершине он пишет «Автобиографию», где перечеркивает тех немногих, кто его любил, — он отзывается грязно о самоубийствах Маяковского, Есенина, Цветаевой. Он мажет и по Мандельштаму. Этот Пастернак предает юных героев, кумиров молодости. Его уязвляло, что они пренебрегли тем, что он так взвинтил, — жизнью. Пастернак — единственный безгероичный поэт русской литературы.

Виктор Соснора. Апология самоубийства (конспект книги)

Чарли Буковски муд 2

Чарли Буковски муд

Луч
Как я поверила. Мне было лет тринадцать. Я сидела у окна, боком к нему, и вдруг почувствовала, что занавеску как бы пронзил луч и что он вошел в мой левый висок. Это был не солнечный луч, кажется, все происходило поздним вечером.
Все в моей жизни сразу переменилось, я стала иначе видеть и понимать, это была как бы нить в невидимое.
Позже (гораздо) я увидала одну средневековую миниатюру, где был изображен молящийся царь Давид, там было нарисовано именно это — луч через занавесь входил ему в висок.

Способ
В еще более раннем детстве мне показалось, что смерти можно избегнуть очень простым способом, что есть какое-то движение, действие, которое, если повторять его очень долго — то не умрешь. Например, если качать ногой сутки или еще что-нибудь в этом роде. Я бы стала искать и испытывать это средство, но поняла, что если это и спасет — то меня, только меня.

Два стакана
Однажды — давно — случилось со мной странное происшествие. Я жила тогда на юге, мы пили чай с одной дамой, очень ко мне нерасположенной и мне неприятной. Верней, мы только собирались пить чай. Держа в руках кипящий чайник, она сказала мне очень злобно: «Поставь в стакан ложку, лопнет». Я почувствовала холод в груди и знание и сказала, глядя ей в глаза: «Не лопнет». — «Смотри!» — сказала она и налила кипяток в тонкий стакан, и он не лопнул. Потом она поднесла чайник к своему стакану, в который уже была предусмотрительно поставлена ложка. «А вот сейчас лопнет», — сказала я ей — и он тихо треснул и развалился

Елена Шварц. Определение в дурную погоду