Самый цимес

А Володя вдруг говорит: "Ребята! Я написал уже баллады. Я вам их спою. Понравяться они вам - хорошо, а нет - вы мне скажите, и я буду делать еще. Только я предупреждаю, они длинные. Набирайтесь терпения, я буду играть". И он сел на диван, поставил перед собой стул и вытащил стопку листиков, написанных карандашом. Он их даже еще наизусть не помнил! Дал мне эту пачку, чтобы я держала перед ним и снимала пропетые листки. Мы как-то приладались и он начал было петь. Но вдруг вскочил и сказал: "Знаете, я всегда страдаю от своей дешевой музыки. Я ровно насколько композитор, насколько мне необходимо спеть мои стихи. Но учтите, я просто потребую, если вам это понравится, чтобы композитор картины превратил это в музыку. А пока не слушайте музыку, а слушайте баллады".
И он спел! Он спел "Балладу о маленьком челдовеке", "Балладу об оружии", "Балладу о Кокильоне", он спел грустную песню "Кто-то высмотрел плод", он спел песню хиппи "Вот это да!" и сказал: "Вот это я написал для себя, - я же буду играть этого вашего Билла Сиггера"... Он спел еще "Песню об уходе в рай". Почти все! Следующий раз он дописал только "Манекены" и "Песню футбольной команды "Медведь".
Швейцер был совершенно ошеломлен. Уже не говорю о себе, но был ошеломлен Швейцер! Эта бумажная работа дала толчок могучему художественному взлету! Ну, может быть, это чуть-чуть не сопало с нашим ожиданием - это не было американской песней, но тут же возникло ощущение, что ну и шут с ним. Пусть оно и не будет американской песней, ведь картина деолается не в Америке! То есть, он немного изменил наше ощущение направления картины: не нужно было стремиться к похожести, нужен был свой почерк. И мы это поняли и приняли...

БЕГСТВО МИСТЕРА МАК-КИНЛИ
Из воспоминаний Софьи Абрамовны Милькиной. Впервые опубликовано в стенной газете Московского КСП №1(1981г) "Менестрель":
...Мы начали работу по киноповести Леонида Леонова "Бегство мистера Мак-Кинли". Там на высоком таком уровне была реализована тема современного маленького человека, запуганного, загнанного, притесненного страшным современным миром. Тут перед Швейцером стала проблема: как сделать эту схему, довольно сложную, так как все у Леонова, доступным зрелищем. И Швейцер взялся делать и сделал режиссёрский сценарий, гораздо более приспособленный быть зрелищем, чем то, что мы имели со страниц Леонова. В частности, была реализована идея такая: авторскую мысль, авторский текст сделать в виде такой песенной прослойки, по-брехтовски. Чтобы эта мысль - песня шла как бы снизу, с самой гущи жизни.
И там, где по замыслу были эти песни, эти баллады звучать, Швейцер дал такие, очень образные, подстрочники. Собственно, они уже были в сценарии подведены к самой грани поэзии, но, конечно, не были стихами.
Но ведь дело в том, что поскольку фильм задумывался на американском материале, то виделся он нам, сделанным в американской манере. Американское кино очень широко использует прием сквозных баллад, и там есть блестящие их сочинители и исполнители. Мы просмотрели массу материала и убедились, что сделать такое у нас - вещь почти невозможная.
Наш любимый Булат Окуджава - человек иного направления, в нем нет такого гражданского пафоса, нет нужного нам ракурса. Ведь фильм-то должен быть резко антибуржуазным, и в песнях мы хотели дать разворот всей многоаспектной бесчеловечности, показать густоту этой атмосферы насилия, страха, безысходности. Иными словами, фильм дожлен был держаться на этих балладах, как мост зиждется на опорах. Швейцеру казалось в то время, что нужного нам человека вообще нет. Шла речь даже о приглашении Дина Рида. Но на это мы не пошли. И к счастью, на нас не очень давили...
И я произнесла фамилию Высоцкого. Михаил Абрамович хорошо относился к Володе и согласился его попробовать, но сказал: "Предупреждаю, это такой милый и славный человек, что ему очень трудно будет говорить о несоответствии".
Дальше было так. Я позвонила ему, сказала: "Володя, мы хотим дать тебе посмотреть сценарий. Прочти, выскажи свое мнение и скажи, не хотелось ли тебе заняться теми балладами, которые там есть". Он сказал: "Давайте". И где в коридоре Мосфильма я передала ему этот сценарий... И где-то через неделю он позвонил и напрасился на встречу.
Он пришел в такой коротенькой черной курточке, в этих обтянутых своих джинсах, с гитарой на такой тесемочке... Он очень сильно волновался. Вообще, у него какое-то преувеличенное серьезное отношение к "авторитетам". Он умел приносить уважение к художнику, к творческой личности. Это в нем, ярком, значительном человеке, выглядело как-то трогательно, ученически наивно. И искренность такая сейчас так редка... Не знаю, было ли это у него в других случаях, но к нам он вошел учеником. Нас это поразило. Тут ведь еще вот что. Володя был первым человеком, которому мы показали нашу, пока чисто бумажныю, затею. И именно поэотму ожидание его мнения чрезвычайно интересовало, волновало и, пожалуй, даже нервировало Швейцера. И еще он думал, что Володя будет пока только спрашивать, и придется отвечать, отвечать... Вот такой был момент.

— Вадим, — посоветовал мне Андреи‌ — Вадим! Закажи себе тест на коронавирусные антитела!
Их нигде нет, но я тебе дам телефон, это поликлиника на Брай‌тон Бич. Русская.
Позвони, спроси Илью. Скажи, что от Яши.
— От какого Яши? — спросил я.
— Я не знаю, — ответил Андреи‌. — Ну, Яша там какой‌-то. Скажи, что от него.
— А если они спросят, откуда я этого Яшу знаю? — продолжал беспокоиться я. — Я им тогда скажу, что мы учились вместе, подой‌дёт?
— Они не спросят, — ответил Андрей‌. — Меня не спросили.
— Хэллоу, — тут же позвонил я. — Кэн Аи‌ ток ту Илья, плиз?
— Спикинг, — произнес на том конце приятный‌ молодой‌ голос.
— О, здравствуи‌те, Илья, — обрадованно перешел я на русский‌. — Я вам звоню от Яши.
— Так, — произнес на том конце приятный‌ молодой‌ голос.
— Мне нужен тест на коронавирусные антитела, — сказал я. — Сколько они у вас стоят? Почём?
— Тридцать долларов плюс пересылка, — произнес на том конце приятныи‌ молодои‌ голос. — Вы где живете? В Бостоне? Ок, давай‌те номер вашей‌ кредитной‌ карточки. Ок, завтра получите.
— А скажите, Илья, — не удержался я уже в самом конце, когда транзакция была закончена. — А кто такой‌ Яша?
— Я не знаю, — ответил Илья. — Нам маркетологи этого Яшу вставили.
— Как вставили? — не понял я.
— Ну, до Яши продажи шли вяло, — ответил Илья. — Люди звонили редко, многие начинали торговаться. А за 20 не уступите? А у вас есть "сениор ситизен дискаунт"?
Мы и объявления давали, и рекламу на радио Дэвидзон — без толку.
— А как стали себя продвигать себя через word of the mouth, — сказал Илья, — как начали через «скажи, что от Яши», то и количество звонков увеличилось раз в 40, и не торгуется никто уже.
— А почему перестали торговаться? — спросил я.
— Трудно сказать наверняка, — ответил Илья. — Может это как бы «дефицит»? Не торговаться надо, как бы, а ещё спасибо сказать. А может перед Яшей‌ неудобно. Кто знает? Главное — работает. Маркетинг!
— Вы чем занимаетесь, Вадим? — спросил меня Илья. — Какои‌ у вас бизнес? Я бы рекомендовал вам обратиться к нашим маркетологам в любом случае. Позвоните вот по этому телефону. Спросите Сё‌му. Скажите, что от Ильи.

© Вадим Ольшевский‌.

ДВУЛИКИЙ АНУС
В нашем доме работала баня № 1. При бане имелась парикмахерская. Вернее, парикмахерских недолгое время было две. Одна государственная, а другая как бы частная. Она располагалась в том же помещении, что и государственная, но в маленьком огороженном закутке. Имелась и вывеска. На ней были изображены два мужских профиля, глядящих в разные стороны. Один был распатлан и небрит, второй, наоборот, гладко причесан и выбрит. «Двуликий Янус» называлось это великолепие. Какой-то шутник исправил букву «Я» на «А». Таким образом, парикмахерская стала называться «Двуликий Анус». Ни парикмахер Изя, ни его клиенты понятия не имели, кто такой анус, посему название как-то прижилось.
- Две стороны одной ж..ы - мрачно изрек мой московский дядя Даня, гостивший у нас и приведенный мной в парикмахерскую, чтоб побриться. Такое интересное слово на вывеске его немало позабавило.
- Как там ваша проктологическая брадобрейня? – еще долго, многие годы спустя, спрашивал он меня, когда я появлялся в Москве.
- Никак! – отвечал я, ибо «Двуликий Анус», как самостоятельная парикмахерская единица давно перестал существовать.
У парикмахера Изи отобрали патент, и он переселился в общий зал и орудовал ножницами, бритвой и машинкой уже там. Являть свое парикмахерское искусство ему приходилось нечасто, ибо его клиентами, в основном, были призывники и мы, пацаны, приговоренные родителями к высшей мере наказания – стрижке наголо. Стричься под модную тогда «канадку» мы ходили в другую парикмахерскую на Пушкинскую угол Жуковского к Яше, отчиму толстой Брони, девчонки из нашего двора.
И Броня, и ее муж-таксист Нюма, мои соседи по парадной, уже много лет живут в Америке. В Америке же обитают и многие-премногие наши соседи по двору. И евреи, и русские, и украинцы. Во дворе они не всегда ладили, но в Америке, каким-то образом отыскав друг друга, крепко сдружились, летают друг к другу на семейные торжества, перезваниваются… Такой себе американский филиал Жуковского, 7.
Изредка приходят письма со всеми их новостями. Слава Богу, живут неплохо. Скучают, конечно, но пытаются это скрыть.
Я изредка бываю на Жуковского, 7. Захожу во двор, подымаюсь в свою квартиру, но долго там находиться не могу. Снова спускаюсь вниз, выхожу на улицу…
Вместо «Молочной» которая сменила винарку, оборудовали магазин, где наливают всем желающим. Бани давно уже нет. Нет и парикмахерской. Ничего нет из прошлого. Кроме меня. Но и я уже далеко не тот мальчишка, который грустно спускался в парикмахерскую, сжимая в руке семьдесят копеек* – цену стрижки наголо.
по ценам до 1961 года.

© Александр Бирштейн
Иллюстрация В. Сырова

евреи и мировой заговор