Voedino

Песнь уходящего лета в фотографиях Хавьера Вальонрата. В свое время он тесно сотрудничал с Джоном Гальяно. Более того, снимал его первый кампейн. Это были яркие, слегка расфокусированные фотографии с намеком на живопись. Не ново, но все равно узнаваемо. Позже Хавьер ушел в вырвиглазно-контрастную ретушь, все так же продолжая работать с именитыми брендами и журналами. Делал вышколенные снимки на потребу публике. Зато в начале все было по-своему: нежно и эфемерно.

«Мы потратили все деньги на рекламный слот, но на саму рекламу нам уже не хватило», — в прошлом году ролик Йе стал одним из главных событий Супербоула. И в тот же момент что-то всколыхнулось в фэшн-маркетинге. То, что продают не красивые лица, и не секс, и не картонная иллюзия богатства и благополучия, а реальные люди, стало ясно уже давно. В том и смысл инфлюенса. Это делала Кайли Дженнер, когда красилась в 2017 году своими помадами. Это делает Хэйли Бибер, фотографирующаяся в зеркале с чехлом Rhode. При этом, несмотря на дикую популярность продукта просто по факту его существования, инфлюенсеры все равно делают проф.кампейны. Либо по привычке, либо потому что без них они перестанут быть вожделенными публикой.

Возвращаясь к рекламе Yeezy: Канье — не благоухающая цветочными маслами девчонка. Сексом и юностью в его случае кроссовки не продашь. Вместе с тем, он остается лицом своего продукта. И вывозит на эпатаже. Так вот, буквально вчера Self-Portrait выпустил рекламу с Эппл Мартин. Эппл — не просто непо-бейби: ее мама Гвинет Пэлтроу пару лет назад громко судилась с травмированным актрисой любителем лыж, а на концерте отца Криса Мартина зафиксировали сладкий флирт женатого босса Astronomer со своей коллегой. Сама Эппл тоже не слывет лапочкой. Зачем ей делать богатые съемки, если можно просто пофоткаться в зеркало? Тем более, что рекламу с Эппл выложили день в день с презентацией нового IPhone.

Настроение пятницы: единорог с первой картинки. Между прочим, крайне уважаемый персонаж в христианском бестиарии. Единорог — один из основных спутников Девы Марии. Если без привязки к личности, то просто символ девственности.

Сам по себе единорог — божественное явление. Буквально. Он как бы является Иисусом до рождения, который был послан Богом в утробу Божьей Матери. Несмотря на некий фаллический обертон, в этой истории все целомудренно и прилично. С тех пор единорог стал одним из оплотов невинности Мадонны, Прекрасной Девы, мученицы Юстины и кого угодно. Может изображаться как с подведомственной ему девой, так и в гордом одиночестве — привязанным к гранатовому дереву или просто пасущимся в саду с оградкой.

Из времен, когда еще не нужно было пояснять за слова: веселые иллюстрации с незатейливыми ‘queer’ и ‘gay’ во главе.

Gay с английского переводится как «веселый», «радостный», «беззаботный». Отсюда эти ломающие современный мозг гей-кухни, гей-краски и гей-круизы. За гомосексуалистами слово ‘gay’ закрепилось в 1960-70-е годы на волне хиппи-свободы, одобряющей сексуальные эксперименты — многополые и многолюдные. До этого все жили наивно и весело.

С квирами история похожая. Примерно полтысячелетия этот термин означал странность, необычность своего носителя. Произошел он, вероятно, от немецкого ‘quer’ — «косо». Посему квирами обычно называли нестандартных, не вписывавшихся в рамки людей. В нашу эпоху рамки стали не физическими, а гендерными.

«Они борются за красоту». В 2014 году музей Метрополитен организовал созвучную фильму Роберта Земекиса выставку «Death becomes her» («Смерть ей к лицу»). Контекст, правда, был другой: на выставке экспонировалась траурная мода, особенно популярная в Англии XIX-начала XX веков.

Сам по себе траур как дань памяти появился еще в античные времена. Издревле он был монохромным — черным, белым, коричневым, серым. Иногда близким к черному фиолетовым. Траурный этикет стал формироваться гораздо позже, в XVII-XVIII веках. Тогда одежда из символа печальной аскезы превратилась в инициацию. Черный стал доминировать, укоренившись в гардеробах — как правило, аристократов — на долгие месяцы скорби. Но настоящий бум на траурную одежду случился после смерти принца Альберта — по нему королева Виктория держала траур ни много ни мало сорок лет.

Выдержка Виктории вызывала восхищение — народ с энтузиазмом поддержал траурную моду. Тем более, у каждого кто-то умирал. Портные и модистки предлагали скорбящим разные фасоны, а некоторые тканые мануфактуры специализировать именно на черных плотных тканях. На том и заработали огромные состояния. Всем же хотелось оплакивать изящно.